Валерий Иванович Шашин 2010-04-02 22:47:41

А СЕЙЧАС?

Наша библиотека пополнилась книгой Алексея Мясникова «Московские тюрьмы». В > ней автор рассказывает о далёких уже восьмидесятых годах советской эпохи, особо памятных ему тем, что засадили его в то времечко аж по двум статьям, политической и порнографической. Политическая — за распространение текста «173 свидетельства национального позора, или о чем умалчивает Конституция»; порнографическая — за рассказ «Встречи».

Оба эти текста нашли при обыске в столе автора. Распространения, как такового, они не имели, — читали друзья, знакомые, публикаций же ни в России, ни за бугром не было. в России — потому что и быть не могло, а за рубежом 173-мя свидетельствами национального позора как-то не заинтересовались, что самолюбиво ранимого автора довольно-таки ощутимо задело, — что же за редакторы там сидят и чего им ещё нужно?

В ту пору я был знаком с Алексеем Мясниковым через своего старшего друга Юрия Перова. От него же я узнал и об аресте Алексея. Кажется, я даже был потом на суде, где Перов проходил в качестве свидетеля, так как читал рассказ «Встречи». Перова спрашивали, считает ли он этот рассказ порнографическим? Перов, естественно, отвечал «нет» и твёрдо относил его к разряду эротических. По иному он отвечать просто не мог, иначе его могли бы привлечь за укрывательство порнографической продукции, о существовании которой он, как и всякий советский гражданин, обязан был сообщить соответствующим органам.

Бред, конечно. Но таковы были правила тогдашней игры. Они мало кому нравились, по обыкновению их, конечно же, повсеместно нарушали, иногда кичились этим, бравировали. Быть немного антисоветчиком в интеллигентско-творческой среде считалось модным. Мы же все были молодыми, моде старались следовать. Да и то сказать, всем нам, так или иначе, ищущим каких-то высоких и подлинных смыслов жизни, конечно же, обрыдла декларативная коммунистическая муть, насаждаемая с идиотским упорством даже там, где она, эта муть, проявлялась особенно глупо. Право слово, иной раз думалось, что это делается нарочно, дабы опорочить саму идею социализма. в коммунистическое завтра никто из нас, естественно, уже не верил, а вот в то, что сегодня мы живём не при развитом социализме, как официально утверждалось, а при очевидно извращенном, верилось легко, ибо это и в самом деле было очевидным.

Книга «Московские тюрьмы» воспроизводит эти извращения в полной мере, вспоминаешь и соглашаешься — да, так оно было. Однако для автора, в отличие от нас, страдавших от издержек советского режима весьма пассивно, а то и не страдавших вовсе, все эти, так называемые издержки превращаются в тотальный произвол, насилие, беззаконие и прочие прелести диктаторского режима.

Что и говорить, он испытал их на собственной шкуре.

До суда он никаким диссидентом не был, занимался научной работой, журналистикой, которой не только зарабатывал деньги, но и старался, как мог, улучшить социалистическую систему, избавить её от очевидно имеющихся недостатков, как к тому и призывали усиленно всё те же идеологические органы во главе с царствующей КПСС.

Лицемерили, конечно. Мясников вот указал на 173 свидетельства национального позора, и его, вместо искоренения позора, тотчас же укоренили в тюрьму.

Впрочем, «тотчас» в данном случае определение неверное. 173 свидетельства долгое время, год или два, болтались в ящике мясниковского стола, как и ещё более ранний рассказ «Встречи», написанный (на момент обыска) вообще семь лет назад. Почему, найдя их, автора засудили, Мясников и теперь толком не понимает. Распространения не было, это ясно как божий день, а срок, тем не менее, влепили. в общем, выражаясь по-современному, закрыли абсолютно невинного (по закону) мужика на три года.

Это и называется беззаконие.

Всё так, базару нету. А нелепость налицо.

Судите сами: Мясникова сажают в тюрьму, он — явная жертва советского режима. Тут бы и подкрепить эту жертву и этот произвол фактом публикации 173-х свидетельств национального позора. Вот, мол, за что сажают в СССР, за обсуждение проекта Конституции. Но за бугром молчат. А что сказать-то? в диссидентской деятельности Мясников не замешен, его никто не знает. Все четыре машинописных экземпляра национального позора изъяты при обыске. А раз нет опубликованного текста, стало быть, нет и факта произвола. Вернее, произвол-то, конечно же, есть, как не быть при советской-то власти, но доказать его, пожалуй, можно лишь тем, что распространения никакого не было. Его и в самом деле не было. Но диссидентам оно нужно убеждать КГБ в этом? И вот новоиспечённый антисоветчик, готовый, кстати, за свои «позоры» всемирно пострадать, — тогда хоть будет за что сидеть! — пребывает в заточении и полной безвестности. Если кто и может подтвердить его диссидентство, то только советская власть, диссидентом его, в сущности, и сделавшая.

Поразительная история. Вопиюще нелепая и… вполне советская.

Именно так она нами тогда и воспринималась. Лёшу было жалко, но жалко с недоумением — разве можно так-то?..

Как?

На этот вопрос не искалось ответа, вроде бы само по себе было понятно, что так нельзя… нельзя ни со стороны властей, ни со стороны самого Алексея. в самом деле, зачем в столе хранил свои «свидетельства», зачем читать давал кому не попадя? Ведь знал же, что могут быть неприятности. Значит, нарывался? Вот и нарвался. А если не знал, стало быть, сам дурак и сам виноват.

Но жалко всё равно было.

Алексей — искренний и непосредственный человек, а непосредственность нередко выглядит нелепо.

Вся мясниковская история тогда так и расценивалась, — нелепость какая-то… Все водители, скажем, нарушают скоростной режим, но, коли уж попался под гаишную облаву, то, не будь дураком, выкручивайся, на всё, как говаривала одна толстовская героиня, есть своя манера.

Манера у пострадавшего была, и, надо заметить, не какая-нибудь, а вполне советская. Что ни говори, а только оголтело советский человек мог уповать в этой ситуации на букву закона, мало того, эту самую букву яростно отстаивать, на соблюдении её упирать. Гаишник ему говорит: «вы превысили скорость, уважаемый», а нарушитель: «у меня натура такая, я на ваших скоростях ездить не могу, я — другой». Кстати, был такой фильмец, где индивидуала нарушителя играл Михалков, а упёртого гаишника Никоненко. Только в нашем случае власть Мясникову говорила: «вы нас грязью поливаете, милейший, основной закон называете национальным позором по 173-м пунктам», а он в ответ: «это всё потому, что я такой честный и вас, коммуняк, искренне и всей душой ненавижу. А закон я ваш не нарушал, потому как о своей ненависти к вам ещё не успел широко объявить, только ближнему кругу. Следовательно, засудить меня вы не можете, не имеете законного права, и я это вам в два счёта докажу».

Доказывать пришлось все три года и сколько-то там лет ещё спустя.

Надо признать, однако, что доказательства автору вполне удались. Он убеждает и силой своего писательского дара, и жизненными примерами, и чуть ли научными обоснованиями. Спору нет: беззаконие, произвол, надругательства, издевательства, лицемерие и проч. проч. проч. — всё имело своё место при советском социализме. Порочная система, человеконенавистническая! Жить в ней нельзя, мириться с ней нельзя и т.д. и т.п.

И опять-таки с автором не хочется спорить, тем паче, что вывод у него такой — насквозь коррумпированная бюрократическая система, в лице главенствующей КПСС, нещадно эксплуатирует народ. На словах зовёт к светлому будущему, а на деле паразитирует на слепо верящих им людях.

Отлично!

А сейчас?

Я нарочно выделяю этот вопрос. Понимаю его неправомочность по отношению к данной книге и, тем не менее, выделяю.

А сейчас?!

Этот вопрос нарочный, но он и невольный. Он возникает по мере чтения. С автором, повторяю, не хочется спорить. Он искренен, честен, старается быть объективным, раздаёт всем сёстрам по серьгам, в том числе и диссидентам. И вся эта система доказательств ему вполне удаётся, разделяешь, казалось бы, и его страсть, и гнев, и недоумение, и пафос, всё разделяешь, а вопрос возникает.

А сейчас?

Неэтично задаваться этим вопросом, книга этого вопроса никак не предполагает, и предполагать не могла, писалась-то при советской власти, тайком, под постоянной угрозой новой посадки, и, сохранись та власть у нас по сегодня, эта книга только прибавила бы свидетельств к её национальному позору.

Но книга издана сейчас, только сейчас, несмотря на попытки автора издать её раньше, как у нас, так и за рубежом, и поэтому мой вопрос всё же не представляется таким уж неуместным.

Только один пример… Уже обнародованы списки запрещённой экстремистской литературы. Не исключено, что автор, человек любознательный, кандидат социологических наук, писатель, не захочет познакомиться с какой-нибудь из этих запрещённых книг. Возможно, будучи по природе человеком непосредственно искренним, устремится что-то по поводу прочитанного сообщить человечеству и, не дай бог, солидаризуется и поддержит идейно криминального автора. Неужели нынешняя охранная машина не запустится?

Даже при команде «фас!»?

Более того, а вдруг определятся наконец-то с определением порнографии, и рассказ «Встречи», который, кстати, содержится в книге автора «Как жить?» в нашей же библиотеке, получит статус не эротического, а вполне даже порнографического. Ведь зыбки грани, а закон, что дышло…

Но не будем нагнетать, полноте… Конечно же, вседозволенности стало больше, Интернет опять же, раздолье… Но, ежели попадёшь волей случая в державный ощип, то с целыми и радужными перьями из него уж точно не вырвешься.

Да и при каких-таких режимах вырывались целёхонькими?

А уж касательно судебных и пентиционарных учреждений и говорить нечего. Мне, слава богу, с последней не довелось сталкиваться, но с судебной недавно пришлось. Подавал иск по гражданскому делу. Чтобы его приняли к рассмотрению, нужно было оплатить пошлину. Пожалуйста, но сколько? Кого ни спрошу из служащих суда, никто не знает. Потом одна женщина посоветовала обратиться к юристу, что сидит на первом этаже, чуть ли не у входа-выхода. И вот я перед ним, он передо мной -- округлый мужичок потасканного вида. На мой вопрос о пошлине отвечает, что консультация платная, 400 рублей. А куда деваться? Подаю 400 рублей, мужичок смахивает их в ящик и оттуда же достаёт такую же затасканную, как и он сам, тонкую брошюрку. Шебуршит вздутыми страницами и объявляет: "100 рублей".

Нормально?

И это при входе.

Ну а насчёт сегодняшних лютостей в тюрьме и на зоне нас просещать уже не надо -- телевизор в каждом доме есть.

Сетования мои, разумеется, не к автору, он-то честно исполнил свой писательский и гражданский долг, с болью в сердце проинформировал, так сказать, общество об ужасах социализма. Честь и хвала!

Но его опять жалко.

Впрочем, жалко и нас. Столько сил положено честными людьми на алтарь свободы и социальной справедливости, что, казалось бы, должен этот мир давно уж сиять в торжестве всеобщего благоденствия и счастья. Ан, нет. Благоденствуют и торжествуют опять-таки другие, < в сущности, те же самые, против которых выступал невольный диссидент — эксплуататоры, паразиты, лицемеры и хищники. А уж коммунисты они или либералы — не суть важно.

Хотя для диссидента, может, и важно.